Питомник-->Университет. общежитие
Выйдя из экипажа, Тал-Таш размял ноги, огляделся.
- Хусташ Освальд, да конечно же, пусть кулон там и лежит, где оставили, я ж сразу сказал! Мне и самому так спокойнее, а то вокруг всего этого, - он покрутил указательным пальцем над головой, - одни сложности да непонятки. Ну, а остальное... Хусташ Освальд, так как же я одежду-то оставлю, и сумку с камешками... Ну, с мерами? Если сумку оставлю - новую одежду не на что купить будет... Тем временем линг с немного усталым любопытством оглядывал здание общежития и входящих-выходящих обитателей.
- А насчёт вопроса вашего, про имена у Хес-Талов... Ну, да, они не всем своим Имена дают, - линг сделал упор на заглавной букве, - Некоторым - только прозвища коротенькие. Кто не заслужил. Ну, мудрости если, например, маловато, или если вот первого детёныша не смог хорошо воспитать, и тот в другое стадо ушёл.
...Придя к согласию насчёт одежды и денег, (тем более, что ни то, ни другое не выказало хотя бы какой-то активности, за исключением своего прямого назначения), линг обустроился в отведенной ему комнате. Это произошло быстро и малозаметно - Тал-Ташу не были нужны ни какие-то особые условия, ни дополнительный антураж, жить он привык скромно, тихо и аскетично. Далее потекли дни, похожие один на другой, как горошины в одном стручке. Утром линг вставал в семь, приводил себя в порядок, отправлялся в столовую, где быстро завтракал. Затем шёл на занятия, и до второй половины дня усердно зубрил азы магических, и не только магических наук. Что-то шло легко, например, природные взаимодействия - настолько, что преподаватели задумывались о целесообразности держать Тал-Таша на начальном курсе. Что-то - серединка-наполовинку. Например, линг никак не мог однозначно уложить в голове, чем природные взаимодействия отличаются от магии стихий. Что-то давалось откровенно с трудом. Так, Тал-Таш совершенно не выказал способностей к математике, особенно, когда она применялась в экономическом аспекте. Цифры и деньги были его бичом, его проклятием, глубинное понимание самой сути их необходимости никак не давалось Тал-Ташу, хотя к осмыслению этой области он прилагал особое усердие.
После занятий линг обедал и отправлялся в питомник, где проводил всё время до позднего вечера. Уже через два дня его знали все обитатели, а к концу недели он свободно входил в любую клетку или вольер, вне зависимости от того, насколько агрессивным или не контактным считался его обитатель. С кем угодно - но не с Тал-Ташем. К нему звери относились так, словно перед ними оказывался старший представитель из вида, причём, не вожак - нет, а, скорее, как мудрец или шаман. К нему бежали с ранами и царапинами. Завидев его, звери тащили к нему заболевших детёнышей... Работники питомника быстро усвоили: хочешь определить степень здоровья родившегося помёта - пусти в вольер Тал-Таша. Если в помёте есть хоть один не здоровый детёныш, то мать, (реже - отец), неизбежно вынесет больного к нему.
В общежитие линг возвращался, как правило, затемно, быстро ужинал тем, что было припасено ещё днём, приводил в порядок одежду, шёл в душ и ложился спать. Иногда, если возвращался от своих любимцев чуть раньше, читал перед сном - в основном, учебную литературу, хотя в библиотеке, помимо учебников, справочников и хрестоматий, взял три томика стихов - два исторических и один современный. Но как следует познакомиться с местной поэзией времени ему пока не хватало.
А к началу следующей недели линг захворал. Взгляд его, обычно пытливый и жизнерадостный, стал тусклым и усталым, на коже появился лихорадочный румянец. В питомнике к нему стали выходить преимущественно самки, и пытаться устраивать лечение, в своём, разумеется, понимании: вылизывали, стремились отогреть, натирали секретами желез. Детёнышей выносить перестали: видимо,инстинктивно боялись заразить.
... В первый день недели преподаватель не узнал явившегося, как положено, точно к назначенному часу на занятия линга - он решил, что пришёл не то чей-то старший брат, не то даже отец... Тал-Таш выглядел так, словно за прошедшую неделю лавинообразно постарел лет на десять, если не на все двадцать.
Начать летать с хес-талами линг так и не успел. Он планировал заняться этим к концу второй недели; да только какие уж тут полёты, когда к этому времени он до питомника ноги-то еле дотаскивал. Звери выходили к нему всё реже и реже, и только хес-талы оставались с ним по-прежнему близки и всё так же доверчивы, даже более, чем в начале, значительно более. Теперь они стремились защитить линга от всего, в чём подозревали хотя бы малейшую опасность. Сотрудники питомника, напротив, стали поглядывать на него косо и с недоверием, хотя пока и молчали, ибо знали, где и чем он занимается. Мало ли, чего они там, в Университете своём, намагичат.. А всё равно не по себе: ещё в прошлую пятницу приходил молодой, восторженный мужчина, а во вторник - нА тебе! В пору тросточку подавать и под руку поддерживать...
К концу этой недели произошло новое ухудшение общего самочувствия, а к началу следующей - очередной "обратный скачок". Проснувшись и с трудом открыв глаза, Тал-Таш снова почувствовал себя непривычно дискомфортно, хотя, казалось бы, он и прошедшую неделю проходил шестидестилетним, сразу после тридцати пяти - какой уж тут комфорт. Не с первого раза встав с постели, преодолевая невесть откуда взявшуюся одышку и такую ломоту в суставах, словно только что совершил спринтерский забег с детёнышем хес-тала на спине, линг кое-как доковылял до зеркала и рухнул на оказавшийся рядом табурет. Из глубин Зазеркалья, пряча глаза под морщинистыми веками и косматой путаницей серебристых бровей, на него смотрел угрюмый восьмидесятилетний старик...
Словно само Мироздание пошатнулось вокруг Тал-Таша. Беспомощно сидя в кресле и таращась на собственное - чужое отражение, линг, словно рыба, ловил ртом предательски разлетающийся воздух и абсолютно не понимал ни того, что происходит, ни того, что же ему со всем этим делать дальше. Что делать с собой - с ТАКИМ собой?! И это было самое страшное.
В конце концов Тал-Таш всё же сумел взять себя в руки и решил во что бы то ни стало отыскать Освальда Каркуса. С этой мыслью он и отправился в Университет, но когда с огромным трудом, несколько раз чуть не потеряв сознание от усталости и боли, к полудню добрался дотуда, оказавшийся на беду прямо у входа дежурный не пустил его и на порог. Увидев предъявленное дряхлым стариком студенческое удостоверение, молодой ершистый дварф, сам ещё вчерашний студент, едва не позвал стражу, и Тал-Таш решил не рисковать настаивать дальше, развернулся и медленно побрёл куда-то, тяжело дыша и слабо соображая, куда именно он идёт.
Тал-Таш бродил по городу целый день. Часто останавливался, переводя дыхание. Пару раз заходил в какие-то маленькие забегаловки - выпить чашку чая. Хотел по привычке взять кофе, но не выпил и пол-чашки, как с организмом начало твориться что-то невообразимое - перед глазами стало темнеть от малейшего поднятия головы, появилась ноющая боль где-то глубоко внутри черепа,словно с внутренней стороны глаз, особенно левого; сердце заколотилось так, будто он только что стометровку с чемпионами пробежал... Просидел возле столика около получаса, приходя в себя. Служащий, радушный румяный хоббит, дважды подходил, участливо спрашивал, не нужна ли посетителю помощь. Линг вымученно улыбался и отшучивался, слабо и не смешно... Через пол-часа, выпив две больших кружки горячего чая и кое-как, без аппетита сжевав какие-то крендели, которые хоббит принёс "за счёт заведения", поблагодарив хозяина, он смог-таки подняться и продолжить свой бездумный, интуитивный путь.
К вечеру, на самой границе сумерек, он обнаружил, что ноги привели-таки к питомнику. Сотрудники узнали его, и, хотя посмотрели косо, к хес-талам пустили без разговоров, а когда линг несмело попросил разрешения переночевать, даже предложили подсобное помещение. Однако, Тал-Таш отказался, мотивировав отказ тем, что хотел бы выполнить очередной этап сближения с животными и провести ночь среди них, а на рассвете, пока город ещё спит, вывести их из вольера полетать. Усмехнувшись, от него отстали - пусть делает, что хочет, всё равно эти звери не доверяют никому и вполовину того, как доверяют этому странному лингу, какую бы иллюзию на него в Университете не нацепили...
Этой ночью, не смотря на мучительную, страшную, кажущуюся такой противоестественной старость, Тал-Таш был по-настоящему счастлив. Хес-талы как-то по-особенному, внимательнее и нежнее обычного заботились о нём, пытались делиться пищей, оберегали, а когда пришло время отправляться ко сну, самец устроился так, чтобы закрыть собою самку от входа, загнал на выбранное место Тал-Таша, мягко подталкивая его широким бархатным носом, и улёгся, свернувшись вокруг линга плотным плюшевым кольцом. Угнездовшись там, словно в необъятной перине, счастливый старик уснул сном уставшего за тёплый июльский день двенадцатилетнего мальчишки, у которого впереди вся огромная, удивительная жизнь, а за спиной из всего груза пока что только невесомая, волшебная пора детства...
Тал-Таш проснулся ещё затемно. Пробуждение произошло резко, рывком - так просыпаешься или тогда, когда тебя ждёт интересное, желанное дело, или когда во сне вдруг приходит прозрение, осознание, решение. Линг отчётливо помнил, что ему снилось. Что-то встало на своё место, сложилась воедино некая мозаика, узор, паззл. Всё то главное, что прятало где-то в неведомой глубине подсознание, всплыло вдруг на свет и выстроилось в чёткую, стройную последовательность. Проснувшийся старик знал, кто он, знал, каков его Путь. И знал, что выводит туда одна-единственная дверь. Смерть. Тал-Таш загостился в сопредельных мирах. Теперь наступало время вернуться.
Хес-талы не спали, по-видимому, уже давно. Самка нервно, словно выжидающе ходила по выгулу вдоль решётки, а самец, подняв голову и чутко навострив уши, наблюдал, ожидая, пока проснётся Тал-Таш. Теперь он тоже осторожно поднялся, подошёл к воротам вольера и выжидательно уселся справа от них. Самка подошла к нему, остановилась сбоку. Тал-Таш встал, распрямляя затёкшие суставы, проковылял к воротам и откинул засовы. Хес-тал подождал, пока ворота откроются настежь, присел, позволяя старику вскарабкаться себе на спину и утвердиться там, среди складок кожи и плотной, мягкой шерсти. Затем выпрямился и плавно, упруго двинулся вперёд. Самка след-в-след шагала за ним. Выйдя на пустынную поутру площадь, хес-тал остановился, напомнив Тал-Ташу самолёт перед началом взлётного разбега. Теперь линг... Нет, не линг - какое глупое, чужое слово! - Человек - знал, помнил всё это - самолёт, предстартовая красная линия поперёк полосы в конце рулёжки, и весёлый, могучий, нарастающий гул выходящего на форсаж двигателя.
Хес-тал напрягся, мышцы и мускулы словно зазвенели. Прошелестели, разворачиваясь, кожистые, поросшие короткой, жёсткой, направленной назад шерстью крылья. Взмах. Другой. Третий... Воздух, забираемый крыльями при движении вверх, гудел, мощно выталкиваемый при взмахе вниз и назад, над посыпанной опилками с песком площадкой взвивались, бешено крутясь, маленькие весёлые смерчики. Разогрев мышцы, хес-тал пружинисто присел и двинулся вперёд, с каждым шагом сообщая всё больше инерции тяжёлому телу, с каждым взмахом огромных крыльев сполна используя эту инерцию для достижения скорости отрыва. Последнее касание лапами земли. Последний рывок. И вот земля косо провалилась влево, крылья, прорвавшись сквозь нижнюю "мёртвую зону", поймали восходящий поток, становясь естественной, неотделимой частью Неба...
... Рассекая медленно испаряющиеся волны рассветного тумана, мерно взмахивая могучими крыльями, над так и не проснувшимся Равенстерном стремительно набирали высоту два хес-тала. Их путь лежал на восток, над уменьшающейся с каждым взмахом серебристо-голубоватой змеёй реки Ленты, туда, где впереди, прямо по курсу, величественно поднимался ослепительно сияющий червлёным золотом иззубренный по краям солнечный диск. На спине переднего хес-тала, навечно вцепившись в шерсть скрюченными пальцами, вперившись в восходящее светило широко раскрытыми глазами, сидел мёртвый старик с задорной улыбкой, застывшей на смуглом, почти чёрном морщинистом лице.
Отредактировано Тал-Таш (04.05.2018 14:08:55)
